Об этой спасательной эпопее написаны
десятки книг на разных языках мира, созданы документальные и
художественные фильмы, память о ней вот уже шестое десятилетие живет в сердцах
миллионов людей, особенно в сердцах благодарных жителей Италии. Достаточно
произнести слова «Ледокол Красин», «Нобиле», «Красная палатка», - и перед
глазами возникают источенные морем дрейфующие льды, обгоревшие куски
гигантского дирижабля, жалкие фигурки потерпевших крушение воздухоплавателей,
раздвигающий мощные ледяные поля корпус советского ледокола…
Крупная операция по спасению
зарубежной арктической экспедиции 1928 года, оказалась исторической ее
последствия во многом сказываются по сей день. Она была международной, в ней
приняло участие около полутора тысяч моряков, пилотов, исследователей,
промысловиков-охотников, шестнадцать судов различного тоннажа и назначения,
более двадцати самолетов, СССР, Норвегия, Швеция, Финляндия, Франция,
Италия, направили в воды омывающие архипелаг Шпицберген, в небеса над ним
достойнейших своих представителей. И все это для того, чтобы спасти членов
экспедиции на борту дирижабля «Италия».
В момент катастрофы там находилось шестнадцать человек, один из которых погиб
при падении дирижабля на лед, шестерых (так называемая группа Александрини)
унесло в неизвестность ветром вместе с остатками оболочки воздушного корабля,
девять человек оказались на льдине, в Красной палатке. Вскоре трое из них
(Цаппи, Марианно и шведский геофизик Мальмгрен) ушли по льдам к ближайшей земле,
за помощью, а шестеро остались в палатке в надежде что сигналы их
радиопередатчика услышит кто-нибудь на Большой земле.
В конце мая 1928 года, через несколько дней после того, как
прервалась связь с дирижаблем, в Москве при Осоавиахиме был создан комитет
помощи дирижаблю «Италия». В тот же день столичный
радиолюбитель-коротковолновик Иван Петрович Палкин через свою домашнюю
любительскую рацию передал обращение ЦК Осоавиахима ко всем радиолюбителям
Сибири со срочным заданием: связаться с пропавшей экспедицией. Тысячи
коротковолновиков, плотно надвинув на головы наушники, часами просиживали у
своих самодельных радиостанций, напряженно вслушиваясь в эфир.
Поздним вечером 3 июня
двадцатидвухлетний тракторист (а по совместительству - киномеханик) небольшого
поселка Вознесенье-Вохма Северо-Двинской губернии (ныне Костромской области)
Николай Шмидт и его семнадцатитлетний приятель Миша Смирнов среди шума и треска
в эфире внезапно услыхали сигналы бедствия из Арктики. Приемничек у них был
очень слабый, передатчика вообще не имелось, текст был крайне неразборчив,
координаты неточны, однако самое главное было понято и принято. В Москву, в
Общество друзей радио полетела срочная телеграмма.
Новость ошеломляла, вызывала
недоверие, кривотолки. Советский полпред в Италии Д.И. Курский по просьбе
итальянских властей сделал официальный запрос: не ошибка ли сообщение о
каком-то безвестном радиолюбителе из далекого глухого села? Нет, ошибки не
было, уже через день 5 июня, москвичу Ивану Палкину удалось не только вновь
перехватить сигнал бедствия (впервые он сделал это накануне), но и засечь
волну, на которой работала Красная палатка.
…До чего же трудно
вообразить себе уровень техники той кажущейся нам безумно далекой эпохи! Когда
взволнованный радиолюбитель запеленговал итальянскую станцию, он тотчас сообщил
об этом заместителю наркома почт и телеграфа А.М. Любовичу. Замнаркома тут же
связался с опытными радиооператорами приемно-контрольного пункта на Варварке
(нынешняя улица Разина), и выяснилось, что тамошние специалисты не слышат
работы итальянского радиста из-за... проходящего под окнами трамвая! Но так или
иначе связь была установлена, сообщение о местонахождении лагеря Нобиле ушло на
итальянское судно «Читта ди Милано», находившееся у берегов Шпицбергена, и его
радисты получили наконец возможность напрямую снестись с соотечественниками.
Небезынтересно отметить, что
первыми забили тревогу о драматической судьбе, ожидающей экспедицию Нобиле,
советские полярные исследователи, и произошло это задолго до вылета «Италии» из
Италии! Находясь в командировке в
Германии, директор Института по
изучению Севера, выдающийся арктический исследователь, профессор Рудольф
Лазаревич Самойлович познакомился с Нобиле и его планами полета на дирижабле к
Северному полюсу. Самойлович направил в Ленинград специальное письмо, в котором
предупреждал научную общественность о том, что молодого и весьма честолюбивого
генерала может подстерегать неудача, что дирижабль не исключено потерпит
аварию. Мало того, уже тогда же нашим полярникам, находившимся на Таймыре и
Новосибирских островах, было, в частности, поручено внимательно следить за
полетом дирижабля. В случае необходимости им предписывалось немедленно
организовать помощь воздухоплавателям, иными словами, направить спасательные
партии по дрейфующим льдам к месту возможной катастрофы. Беда, однако,
случилась в Западной Арктике у берегов Шпицбергена, и помощь пришлось
организовывать как бы заново.
Комитет при Осоавиахиме
предполагал направить в район катастрофы сразу несколько ледокольных пароходов,
и это было сделано, причем профессор Самойлович настоял на том, чтобы основное
задание было возложено на самый мощный по тем временам ледокол - «Красин». В
этом предложении крылся немалый риск и, если позволительно так выразиться, «не
один». Ледокол находился в отнюдь не блестящем состоянии. Во всяком случае, он
совершенно не был пригоден к трудному ледовому рейсу: «Красин» не работал более
года, стоял вопрос о его полном «разоружении» и постановке на длительную
консервацию. Из команды в сто с лишним человек остались считанные единицы. А
самое главное, отправлять в одиночку во льды мощный ледокольный корабль
означало обречь всю экспедицию на огромные беды, в случае если «Красин»
застрянет среди ледяных полей, - выручить его уже не мог бы никто, для этого
был необходим еще более сильный ледокол, а такового не имелось во всем мире…
Словом, момент был крайне
неподходящий для того, чтобы начинать арктический рейс, спасательный поход
вполне мог обернуться очередной трагедией. Но решение было принято, и «Красина»
стали готовить к выходу в море.
Руководить плаванием была
призвана «тройка»: начальник экспедиции Р.Л. Самойлович, комиссар П.Ю. Орас и
полярный пилот Б.Г. Чухновский. Позже, размышляя над тем, какими мотивами
руководствовались те, кто ринулся спасать, и те, кто решил «воздержаться»,
отойти в сторонку, один из членов «тройки» написал: «Многие страны, которые
особенно любят говорить о своей высокой культуре, гуманности и человеколюбии,
предпочли остаться лишь молчаливыми свидетелями
того, как одни люди гибнут, а другие проявляют героические усилия, чтобы их
спасти... На подмостках Арктики разыгралась сцена, имеющая большой
символический смысл. Мир может быть спасен только теми, кто проповедует и
осуществляет на практике новую идеологию, кто не подчиняется в своих действиях
разлагающим соображениям капиталистической наживы и кто действует исключительно
из моральных соображений… Без громких слов, без многоаршинных статей и интервью
советские экспедиции (здесь имеются ввиду еще три наших судна. – З.К.) пошли в поход».
«Пошли»… А какой ценой?
«Красин» стоял в Ленинградском порту с погашенными топками и абсолютно пустыми
трюмами. Команда насчитывала от силы два десятка человек, но через четверо
суток семь часов и сорок семь минут после решения Комитета помощи (Самойлович в одной из телеграмм в Москву
так и писал, что «выход ледокола возможен при полном напряжении через три дня
по получении боевого задания») корабль покинул порт и взял курс на Север. За
эти несколько суток он был набит грузами и углем, на него по конкурсу набрали с
других судов команду, на борт прибыли представители прессы и кинооператор
(именно благодаря ему мир сумел затем в деталях познакомиться с красинской
эпопеей – снятый Вильгельмом Блувштейном фильм «Подвиг во льдах» до сих пор не
сходит с экрана).
Сказать, что экипаж работал
с полной отдачей сил, - значит, не сказать ничего. Круглосуточно трудились
многие тысячи людей в Ленинграде и в порту. Профессор Самойлович взволнованно
пишет о них в книге «На спасение экспедиции Нобиле», выдержавшей четыре издания.
О рабочих, грузчиках, продавцах, шоферах, кладовщиках, о служащих
правительственных учреждений и организаций, о членах семей моряков, не говоря
уже о самих моряках. Еще на берегу с наилучшей стороны проявил себя командир
«Красного медведя» - так назвали
красинцы трехмоторный «Юнкерс» (эти машины в 20-е годы по лицензии делали наши
рабочие на авиазаводе), погруженный на борт ледокола, - Борис Григорьевич
Чухновский. В дни предшествовавшие отплытию, он лежал в госпитале, где его
готовили к операции по поводу аппендицита. Узнав о драме во льдах и о
подготовке спасательной экспедиции, летчик, невзирая на яростные протесты
докторов, покинул больничную палату и присоединился к экипажу «Красина».
Од стать командиру был весь
летный состав. Один из них – штурман и радист Анатолий Дмитриевич Алексеев –
девять лет спустя стал участником высадки на полюс четверки папанинцев, Героем
Советского Союза. Душой воздушного экипажа был второй пилот Георгий
Александрович Страубе, Джонни, как дружески звали его на судне. Очень веселый,
храбрый, остроумный и доброжелательный человек, он на первой стадии похода, до
начала полетов, занимался комплектованием продовольственных посылок, которые
летчики , должны были, по первоначальному плану, сбросить на лед в окрестностях
Красной палатки. (Во время войны, развязанной фашистами, Г.А. Страубе умер от
голода в блокадном Ленинграде…)
В момент выхода в море на
борту «Красина» было сто тридцать шесть человек и среди них две женщины –
уборщица Ксения Александрович и московская журналистка Любовь Воровцова. Нужно
признать: начальник экспедиции был далеко не в восторге от того, что в этот
опасный рейс идут женщины, и во время одного из заходов в норвежский порт даже
подумывал о том, чтобы отправить их обеих домой, но, как написал Самойлович в
дневнике, «единодушные просьбы товарищей окончательно решили их судьбу – они
пошли с нами». Очевидно не последнюю роль сыграли слова капитана «Красина»
Карла Петровича Эгги, сказанные им о судовой уборщице: «Она уже много лет
работает на «Красине». Очень старается и порядочный человек».